Бенедикт Камбербэтч, исполнитель главной роли в пьесе «После танца»,
беседует с Мэттью Эмером о последних «ненормальных» годах и о давних
связях с Рэттиганом, пытаясь не выдать слишком много секретов.
«Не
уверен, стоило ли это говорить. Не хотелось бы иметь неприятности», -
исполнитель главной роли Бенедикт Камбербэтч сидит на балконе
Национального Театра тёплым, но пасмурным июньским днём, поедает окорок,
который выглядит как половина поросёнка на тарелке, и волнуется о том,
что не смог справиться с собственной словоохотливостью.
Для
33-летнего актёра с голубыми, словно льдинки*, глазами главная роль в
спектакле Теренса Рэттигана «После танца» (After the Dance) – дебют на
сцене Национального Театра. Он – восхитительная компания и может часами
болтать практически обо всём – вот почему пару раз ему приходится
возвращаться назад и останавливать меня, обмолвившись о чём-то, что
может вызывать неловкость. Честно говоря, он настолько располагает к
себе*, что я чувствую себя виноватым за одну мысль о том, чтобы
подставить его, обнародовав его оговорки.
За последние несколько
лет Камбербэтч спокойно и упорно обогащал своё резюме работами
высочайшего качества. На телевидении он был выдвинут на премию BAFTA1 за воплощение на экране Стивена Хокинга в фильме «Хокинг» (2005), сыграл вместе с Томом Харди в фильме «Стюарт: прошлая жизнь»2, а недавно появился в созданной BBC версии «Маленького острова»3. Среди его работ в кинематографе – «Искупление»4, «Попасть в десятку»5, «Удивительная лёгкость»6, в театре же он регулярно появляется на сценах театров Алмейда (Almeida) и королевского Royal Court.
И
всё же, 2010 может стать для Камбербэтча годом, когда он оставит
небывалый след в профессии актёра в нашей стране, сыграв свою первую
главную роль в Национальном театре и в ожидаемом с нетерпением
мини-сериале, где актёру досталась ведущая роль – Шерлока Холмса (сериал
выйдет на экраны этим летом).
Наслаждается ли он этим периодом своей жизни? Ещё чуть-чуть – и он просто начнёт излучать сияние от удовольствия.
«Это
просто обалденно – находиться по ту сторону Национального театра, -
говорит он о запутанном сценическом мире актёров и театральных деятелей,
- Ведь я провёл столько счастливых часов по эту [зрительскую] его
сторону. Я еду на мотоцикле, отчасти для того, чтобы заставить себя
нервничать и сохранить то ощущение страха, которое всегда полезно для
актёрской работы. Я приезжаю из Северо-Западной части Лондона. И каждый
раз, когда я добираюсь до моста Ватерлоо, все те люди, которые меня
подрезали, из-за которых мне пришлось притормаживать, или те, кто не
видел меня – вся эта поездка отходит на задний план, я расслабляюсь,
опускаю плечи. И я просто начинаю ахать; слева от меня – Святой Павел7,
справа – Парламент, а на Национальном Театре – афиша, гласящая: «После
танца. Теренс Рэттиген». Я балдею. Это каждое утро заставляет меня
искренне улыбаться»*.
«Я ходил в ту же школу, жил в том же пансионе, сидел в тех же креслах и читал те же тексты, что и Рэттиген»
Он
описывает «обогащающую душу атмосферу» репетиционных залов
Национального театра словами «как в Матрице» - крайне неожиданное
описание учреждения на южном берегу8. На репетициях, объясняет он, «ты говоришь: "Этот фортепианный стул высоковат для моих ног" – и внезапно появляются ещё три».
Для
Камбербэтча роль в пьесе Рэттигена – нечто вроде возвращения в прошлое.
«Я ходил в ту же школу, жил в том же пансионе, сидел в тех же креслах и
читал те же тексты, что и Рэттиген», - рассказывает он о своих годах
учёбы в Хэрроу. Он даже был членом «Общества Рэттигена», что являлось
«оправданием для отлучек из школы и походов в театры по вечерам».
Можно
было бы предположить, что он должен был появиться в творениях Рэттигена
гораздо раньше, однако эта тесная связь послужила причиной отсрочки
встречи драматурга и актёра до настоящего момента. Камбербэтч окончил
Харроу, полный решимости отойти от стереотипов частной школы. «Я пытался
избежать превращения в атрибут этого школьного обучения; в Хогвартсе
было много достойных людей, но были и мещанские задницы».
Как
актёр, он также раньше считал Рэттигана «слишком явно принадлежащим к
уроженцам богатых домов. А у меня было извращённое желание играть в
драматических спектаклях о неблагополучных районах. Я хотел заняться
чем-нибудь, что было далеко от моего социального типа, ведь гораздо
интереснее играть людей, если приходится использовать больше
воображения, чтобы проникнуть к ним в голову».
Так почему он
выбрал именно этот момент для того, чтобы вновь окунуться в прошлое и
посмотреть истории прямо в глаза? Соблазн сыграть главную роль в театре с
таким накопленным богатством, как Национальный, конечно, был
значителен, так же, как и связь с проектом режиссёра. Теи Шеррок и
актрисы Нэнси Кэрролл, которая играет вторую главную роль. Но это
решение также во многом связано с его матерью. «Я хотел, чтобы она
увидела меня в пьесе этого театра, и я знаю, что она любит Рэттигана», -
признаётся он довольно робко, чтобы тут же смело добавить: «Всегда
хочется, чтобы родители тобой гордились, а мама так мечтала, чтобы я
здесь работал, поэтому я испытываю трепет от возможности находиться
здесь и играть мою первую главную роль в возрождённой пьесе, которая
станет новым открытием»*.
«Груз ответственности — приятный груз»
Пьеса
Рэттигана, впервые поставленная в 1939 году, изображает группу
гедонистических персонажей, жителей фешенебельного района Лондона,
продолжающих веселиться, в то время, как мир стоит на грани катастрофы.
Герой Камбербэтча — Дэвид — центр группы. Пьеса, может быть, и
историческая, поскольку действие происходит в 1938 году, но это
«универсальные отсылки», - объясняет он. - «Она о разрушительной силе
одержимости, о любви, о потакании своим прихотям и об ответственности за
свои действия. Это обширные темы, которые проходят через жизни всех
людей, так же, как и мысль о том, что любовь разводит нас в разные
стороны и может быть страшно разрушительным, скрываемым и подавляемым
чувством. Это очень характерно для англичан. Мне кажется, до сих пор
происходит много подобного, даже в нашем уязвимом, чувствительном,
словоохотливом, проблемном, светском по сравнению с тем временем месте,
где мы сейчас находимся. Мы всё ещё слишком много суетимся».
Поддерживая
намерение избежать этой суеты, я пытаюсь удержать его заразительный
энтузиазм и спрашиваю, как по мнению Бенедикта, исчезнет ли он
когда-нибудь. «Не думаю, что можно устать от игры в театре, - отвечает
он, - потому что театру присуща непосредственность. Да, ты слышишь скрип
слухового аппарата. Да, у кого-то звонит телефон. Да, дети смеются там,
где не надо. Но все мы окажемся там в определённые момент жизни,
неважно — на месте ли того самого хихикающего ребёнка, человека с
проблемой слуха или кретина, забывшего выключить мобильный телефон. Всем
нам приходилось бывать в таких ситуациях. И если тебе это не нравится,
просто вспомни, что ты, чёрт возьми, актёр, и это, чёрт возьми, твоя
работа. Начать с того, что у тебя есть работа, но во время этой работы
ты не спасаешь ничьи жизни, ты двигаешься с надеждой развлечь и отвлечь
их на минуту. Груз ответственности — приятный груз. Это не такая уж
сложная задача; она и не должна быть сложной. Мне кажется, несчастны те,
для кого это так, и не думаю, что многие из них долго это выдерживают,
и это хорошо, потому что это производит цепную реакцию»*.
Конечно,
его коллеги, как по пьесе «После танца», так и по ожидаемой телеверсии
Шерлока Холмса, не входят в эту категорию. Нэнси Кэрролл —
«замечательная», он «обожает» режиссёром Теей Шеррок, а работать с
Мартином Фрименом — доктором Уотсоном, который сопровождает Холмса в
исполнении Камбербэтча, - «просто райское наслаждение»*.
Когда
разговор переходит к Шерлоку Холмсу, Камбербэтч обнаруживает новый,
невообразимый до сих пор всплеск энтузиазма, и это возбуждение отвлекает
его от обеда, который, независимо от того, сколько он ест, похоже, не
уменьшается.
Он уверил меня, что в новой версии, созданной главным боссом «Доктора Кто» Стивеном Моффатом и звездой «Лиги Джентльменов»9
Марком Гаттисом, «нет ни трубок, ни дирстокеров, ни дотошности акцента
кокни». Несмотря на то, что в 3 полнометражных сериях классическая
детективная история адаптирована к современности, фильм с удивительной
точностью воспроизводит оригинал.
«У меня текло отовсюду»
Камбербэтч смеётся, сравнивая свои съёмочные воспоминания со съёмками двух других детективных сериалов, «Валландера»10 Кеннета Браны и итальянским проектом Руфуса Сьюэлла «Аурелио Зен»11,
который должен вскоре выйти на экраны. "[Сьюэллу] достался Рим весной,
Брана — летняя Швеция, а мне — Кардифф, Ньюпорт и мерзость зимнего
Лондона». Пленительная английская зима оказалась столь холодной, что во
время одной из сцен расследования, которую снимали в тени башни ОХО12, Камбербэтчу приходилось между дублями согревать челюсть бутылками с горячей водой, чтобы иметь возможность продолжать съёмки.
Безграничный
энтузиазм чуть снова не стал причиной неприятности во время съёмок
Холмса, когда он получал от работы такое удовольствие, что продолжал
сниматься, несмотря на небольшое недомогание. В конце концов, на съёмки
вызвали доктора, который диагностировал воспаление лёгких. «У меня текло
отовсюду», - вспоминает Камбербэтч. Однако, похоже, это ненадолго его
сдержало. «Несколько антибиотиков — и я снова на ногах, продолжаю
работать»*.
Камбербэтч делится со мной кинематографическими
намёками и шутками о Роберте Дауни-младшем и Джуде Лоу, которые утащили
лавры из-под носа у его Шерлока. Он браво сражается с окороком, пока не
приходит к выводу, что если съест ещё хоть кусочек, это закончится
взрывом в стиле мистера Креозота13, а затем вновь пытает меня, не выдам ли я его предыдущие промахи.
«Это
сумасшествие какое-то. И так было последние два с половиной года, -
говорит он, вспоминая о периоде, приведшем его к настоящему моменту. - Я
наслаждался каждым мгновением. Это было так разнообразно, и я именно к
этому всегда и стремился, чтобы была какая-то сложная задача, чтобы был
какой-то вызов для меня. Мне так везёт. Я много работаю, конечно, но мне
очень-очень-очень везёт. Мне даже приходится иногда щипать себя».
Если
то, на что намекает Камбербэтч, осуществится, жизнь станет ещё лучше.
Хотя здесь ему удаётся сдержать свой непредсказуемый язык и не дать
секрету вырваться наружу, очевидно, что на горизонте маячит проект,
который волнует его ещё больше, чем «После танца» или «Шерлок Холмс». Он
боится сглазить, пока проект не будет «подписан и скреплён печатью»,
поэтому ничего не говорит, а я не могу заставить себя выжать из него
больше, потому что тоже не хочу сглазить. Любой с таким талантом,
заводом, энтузиазмом и любовью к работе заслуживает только удачи*.
А что до секрета, о котором он проговорился...
Я
только что посмотрел в Национальном театре глубого трогательную пьесу
Теренса Рэттигена "После танца". Действие в ней происходит
непосредственно перед Второй Мировой войной, и рассказывает о том, что
произошло со способной молодёжью двадцатых годов, когда они приблизились
к 40-м. Они слишком много пьют, слишком богаты, чтобы работать и
совершенно неприспособлены к тому, чтобы встретить лицом к лицу
серьёзность надвигающейся бури; и они несчастны. Как говорит один из
персонажей, "Это снова способная молодёжь; только вот способными они
никогда не были, а теперь они ещё и не молоды.
Пьеса великолепно
сыграна и поставлена. Единственный диссонанс вносят голоса. Некоторые
актёры слишком ретиво демонстрируют школу английского языка Селии
Джонсон / Ноэля Кауарда, нелепо искажая гласные.
А затем я
программке я увидел причину этого: в списке обнаружился "инструктор по
диалектам", некто по имени Джаннет Нельсон. В прежние времена
естественные голоса большинства актеров были бы признаны "нормативным",
"оксфордским" произношением. Теперь, когда салонные пьесы ушли в тень,
эта речь рассматривается как диалект, которому нужно обучать специально
для каждой пьесы - и, видимо, который нужно исполнять преувеличенно
отчётливо.
Забавно, что прекрасный исполнитель главной роли,
Бенедикт Камбербэтч, учился в той же школе, что и Рэттиген - в Харроу. Я
уверен, что его естественный акцент ближе к нормативному произношению
30-х годов, чем тот, которому обучает "инструктор по диалектам".
